Алхимия в средневековой культуре
744). Николай
Барнальд (XVII в.) в комментарии к тексту дает разгадку этого
ребуса: зашифрован философский камень. Амбивалентность мировидения
всепронизывающа. Она-то и создает иллюзию воссозданного из
пепла живого тела, фанатично разрушаемого десять веков, мучимого
различающими разъятиями. Словно возврат к игровой двойственности
алхимических трактатов первых веков новой эры. Но обратите внимание
вот на что. Каждый раз динамичность статических равновесий — оппозиций
снимается, сводясь к единому: «но все это, взятое вместе»; «но
ото всех этих вещей сразу»; «но повсюду»; «но всем купно»; «но оба вместе
»; но... «составляют одно». Мысль перемещается с легкостью солнечного
зайчика, скользящего по землистой шершавой поверхности реального
предмета.
18 И все-таки средневековый алхимик полностью живет в двух мирах. В каждом
в отдельности и в двух сразу. Но во всех всецело. В собственно христианском и
в околокультурном, оккультном. В этом его антитетически двукультурная природа.
Принципиальная бикультурность.
» 143 «
ИТАК: антитетизм алхимического — и соответственно всего средневекового
— мышления есть специфическая, исторически неповторимая,
логическая форма этого мышления; особая характеристическая
примета — главная примета — противоречивости этого мышления. Однако
не противоречивость вообще. А противоречивость, определяющая
неповторимый облик средневекового мышления; отличная и от апорий
античности, и от антиномий нового времени.
Но вновь вчитаемся в наш текст о львах и драконах — с высоты Большого
текста средневековья. В самом деле, совершенная жизнь философского
камня, призванного обратить несовершенный металл в совершенное
золото, может быть достигнута лишь ценой смерти львов и дракона; ценой
их «физико-химической» погибели. В то же время никчемность философского
камня в безнадежной трансмутационной утопии оправдана
многоцветной и полнозвучной, хотя и несовершенной, жизнью живых
«физико-химических» и мифоэпических львов и драконов. Смерть, попираемая
смертью же. Возвышение попранием.
«Околокультурная» алхимия выразительно рассказала о собственно
средневековом мышлении в антитетических оппозициях. Но именно в
алхимии живой антитетизм средневековья, окаменев, обернулся статическими
взаимозаменяемыми рядами алхимического символизма 19. Но
и официальное средневековье не осталось безразличным к алхимии —
околокультурному своему соседу, ютящемуся на химерических задворках
готического собора. В перспективе—культура нового времени.
Схема антитетических различений Великого деяния на пути от железа
к золоту, от Марса к Солнцу, не вполне совпадает с глубоко личным движением
к нравственному абсолюту — с отысканием себя в боге и бога
в себе, каким бы низким и греховным этот ищущий не был. Как раз
именно низость и греховность — залог этого поиска, обретения в себе
бога, и даже бога... в боге. Задача эта облегчалась тем, что искавшим
этот нравственный абсолют был ведом и освящен верой евангельский
пример, который звал к подражанию. Христианские антитезы лишь возвышали
и без того высокую тезу своим тварным несовершенством, только
так и приобщая средневекового человека к богу, высветляя в нем человека
в его субъективно-личностном становлении. Индивидуальное действие
во искупление становилось коллективным деянием. Алхимия этого
не знала, резко обозначив схему, но отбросив все остальное — живое.
Вместе с тем, воспользовавшись внешними приметами антитетического
мышления, алхимик символизировал оппозиции, сконструировав свой
ie Поиск безликой сущности и в результате этого поиска обретение предельной индивидуальности
в их фантастической неразрывности — таков путь алхимии, бессознательно
пародирующей каноническое средневековье.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.