Алхимия в средневековой культуре
Плодят мозаичную множественность. Христианское
средневековье принципиально антисимволично, хотя и дает повод к
символическим, на поверхности лежащим интерпретациям. Если пресуществление
— истовое томление, индивидуальное (в контексте коллективного)
переживание, литургическое действо, то символотворчество —
это, в частичном смысле, метафоротворчество, воспроизводство аллегорий,
литературные реминисценции. Литургия — литература. Такова
оппозиция антисимвола — пресуществления как наперед заданного
чуда и символа-метафоры как изобретения.
Анализ квазисимволических форм средневекового сознания приводит
некоторых исследователей к фактическому отказу от исходной установки
на символизм.
Л. П. Карсавин разделяет собственно символизм и «священное действо
» пусть зыбкой, по гранью, наделяя символ функцией знака, хотя и
знака-знамения. Тогда символ предстает не только средоточием вневременной
вечности, но и конкретным воплощением прошлого, настоящего
и будущего. Вместе с тем застывшие квазисимволические формы
в полнокровии человеческого существования оживают и дышат, являя
простые житейские переживания вины и отчаяния, обновления и надежды
под видом сакральной благодати, ведущей к примирению,
оправданию и радости. Время и вечность, материализованные в символе,
отливаются в формулу: «печаль и борьба ~ наследники вечности и
славы» (1914, с. 14).
Финалистский характер средневековой мысли вступает в противоречие
с принципиальной многозначностью символа. Конец пути — раскрыть
истину, единственную и окончательную. Полисемия же символической
фигуры изначально неисчерпаема. Да и количество возможных символов
тоже непостижимо. Разлад, выводящий символизм за пределы
средневековья, правда, не так далеко, чтобы вовсе исключить возможность
символотворческой игры в этой культуре.
Символизм — игра ума, но игра ума со священным. И потому сама эта
игра тоже священна. Изучение взаимодействия символа, обитающего
на алхимической периферии средневековья, с пресуществленческими метаморфозами
собственно средневековья могло бы подкрепить этот тезис.
» 84 «
Священная, таинственная игра. Настолько серьезная, что почти уже и
не игра. Если стигматы Франциска — жизнь, а не символ, то помазание
елеем груди — это прежде всего магическое действие, ибо знак креста,
начертанный елеем, должен закрыть доступ дьяволу. Символ как культовый
момент.
Символически обозначить вещь — это приблизиться к раскрытию истины.
Символотворчество— процедура эвристическая, но лишь тогда, когда
истина прямо не дана. В литургии же все ясно с самого начала. Обретение
истины — от бога. Вещь обозначается (significaiur), и в ходе такого
вот многократного обозначительства бездонная глубина таинственного
становится песчаной отмелью истинного.
Средневековое комментаторство нацелено в конечном счете на истину.
Иоахим Флорский, замечает Л. П. Карсавин, только и делал, что переворачивал
и перетолковывал священные тексты, а результат — истина
(там же). Сам же метод этого не . ев о . а чи в а и и я — символотвор-
ческий метод — привнесен из оккультных алхимических задворок (Nota
bene: средневековых алхимических задворок!). Символическая игра-
комментирование— гарант истинности прочтения текста, ибо игра эта
священна (стала священной, поскольку приложена к священному текс-
ту!).
Мир необходим и неизменен. Течение мира непреложно. Чудо — существенный
феномен этого мира. Но ни непреложность мира, ни чудо из собственно
символизма не вытекают; в некотором смысле противостоят ему,
как противостоит неупорядоченная множественность исполненной порядка
целокупностн.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.