Алхимия в средневековой культуре
Рукотворно, но и чудодейственно. Цвет как физическая реальность
тут же начинает обретать священнодейственный метафизический смысл.
Сначала — через священные перипетии философского камня: смерть,
воскрешение, брак, соитие, зачатие, рождение. Следующий шаг — это
объективация признака вещи, становящегося эквивалентным самой
вещи. Цвет становится объектом. К цвету подбираются —изобретаются—
символические подобия. Но прежде сам цвет как атрибут процесса
раздваивается, удваиваясь: черный—чернота, белый — белизна,
красный — краснота. Признак живет жизнью вещи, обретающей священство
в своих символических, тоже теперь уже реальных копиях, когда
оригинал не отличим от копии; тем более, что о настоящем оригинале —
металлах, их трансмутациях, ртутно-серном медиаторе — киновари, как
будто и вовсе позабыли. Черный живет жизнью, вернее, смертью ворона,
белый — жизнью саламандры, лилии, или белой невесты, красный —
новой, только что начатой жизнью дитяти, увенчанного царским
пурпуром.
Таким образом, если медиатор-философский камень посредничает меж
несовершенным и совершенным в технохимических действиях адепта-демиурга,
то цвет — посредник между земным и небесным рядами; он и
символ, и реальность купно, вещно-понятийная конструкция одновременно,
сенсуально-рациональный конструкт сразу, средоточие химического
действия и герметического священнодействия. Аудио-визуальный кентавр.
Цветомузыка. Алхимическая физика и алхимическая же метафизика,
запечатленная в цвете—символе, цвете—слове, цвете—вещи, цвете—
признаке вещи. Но цвет в алхимии — это изобретение ее адентоз,
еретический дилетантский акт единения Земли и Неба, как бы
упраздняющий основной философский конфликт официального средневековья
между номиналистическими и реалистическими умозрениями —
слухом и зрением. Только цвет, понятый как символ, способен выявить
» 100 «
специфический смысл алхимического символизма. Только цвет может
сочленить как будто разрозненные алхимические пары (вещь-символ) в
целостную картину мира. И все-таки двойственная природа алхимического
цвета в реальной жизни обозначает, акцентирует то одну, то другую
сторону своей же двойственной природы. И вот тогда алхимический
мир то распадается на отдельные микромиры, то вновь соединяется в
калейдоскопическое целое. То вдруг многоцветная лоскутная реальность,
то вновь единая черно-белая метафизика. Обретенный вселенский порядок
уступает место вселенскому беспорядку. И наоборот. Алхимический
конструктивизм расшатывает неукоснительность официального средневековья,
хотя образ интеллектуальной жизни адепта становится все более
косным и незыблемым в статической своей карикатурности.
ХОРОШО БЫ теперь сопоставить цвет в алхимии с переживанием цветовых
ощущений в неалхимическом средневековье.
Для этого лучше всего взять Дантову «Божественную комедию» — грандиозную
метафору интеллектуального средневековья. В поэме представлено
два типа цветовых ощущений: цвета ахроматического ряда начинаются
черным и завершаются белым цветом (точнее, светом). Белый
свет — источник полихроматического многообразия радуги. Радужное
многоцветие Ада тождественно греховной фантасмагории лжи, мздоимства
и прочих смертных грехов:
Две лапы волосатых и когтистых;
Спина его, и брюхо, и бока —
В узоре пятен и узлов цветистых.
Пестрей основы и пестрей утка
Ни турок, ни татарин не сплетает;
Хитрей Арахна не ткала платка
{Ад, XVII, 13—18).
Таков Герион — «образ омерзительный обмана», мозаикой цветов ириса
обозначивший ложь.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.