Алхимия в средневековой культуре
314).
Роберт Бойль, критикуя гипостазирование отвлеченных понятий — элементов
— действующих сил — весь теоретический арсенал «схоластической
химии»,— сомневается в главном: а есть ли все это и в самом деле
в аристотелевских текстах (Boyle, 1772, с. 451). Начинался расстриг обращенного
Аристотеля.
Аристотель — тысяча лет искусства Гермеса — Бойль.
Чем же была заполнена эта тысяча лет? Алхимизированным Аристотелем?
Посмотрим.
А, может быть, не нужно было бы этого алхимического тысячелетия?
Может быть, вслед за учениями Платона и Аристотеля о четырех первичных
элементах-стихиях, носителях четырех фундаментальных свойств
всех веществ, мог появиться Бойль, вовсе не самоутверждаясь на отрицании
алхимического тысячелетия? Нет, ибо натурфилософской древнегреческой
идеализации было недостаточно, чтобы выйти на идеализацию
научную, а миксиса Аристотеля мало для обоснования целенаправленного
смешения во имя конструкций веществ с заданными свойствами.
Могла существовать лишь техника механического смешивания с ускользающими
от глаз подлинно химическими превращениями, бывшими
всегда случайными. Так, собственно, и было: была практическая химия.
обходившаяся без и вне натурфилософских умозрений. Выходы в химию
как науку были наглухо перекрыты. Нужна была середина: средние
века в культуре, а вместе с нею и алхимия с ее новым видением теоретико-
опытной («смешивающей») идеализации в отсутствующем «химическом
» оперировании с веществом.
Элементы-стихии следовало перетасовать, перемешать не мысленно, а
руками. Иногда и... количественно перемешать. Но как это сделать? Сначала
переименовать, причем так, чтобы новые имена стали вещественней
старых. Перепутать и не ужаснуться этой путаницы, не узнать путаницу
в путанице, а если и узнать, то объявить ее новой предпосылкой.
» 209 «
Александрийская алхимия так и поступила. Верх и низ поменялись местами.
Потом еще раз поменялись. Смесь. Вселенская смесь. Строится
алхимический космос. Беспорядок обретает статус порядка. За алхимическим
космосом — нравственный космос. И тогда уже неважно, что мы
примешиваем к земле или воде — воздух или огонь, туман или росу (бывший
туман), Луну-серебро или золото-Солнце. Важно, что верх смешивается
с низом и наоборот, ибо «все есть одно». Единое. Обошлось и без
Платона, и без Аристотеля, хотя и тот и другой где-то рядом, ждут своего
часа. Имя и вещь сначала отделились, а потом и сошлись. Но вещь нашла
уже не только прежнее, но и какое-то другое имя, а имя благополучно
срослось и с этой вещью, и с той. Имя вещи просится в руки, а вещь, напротив,
тяжелит алхимический ум. Оперирование с веществом. Размышление
по поводу вещества. Миксис и химевсис беззастенчиво пришли в
соитие. Теперь они уже рука об руку — сначала празднично, а потом
серьезно, но вместе всю тысячу лет. А химическое ремесло по-прежнему
делает новые и полезные вещи без науки. Оно — пронзительно зрячий
слепец, демиург без идеи, хранитель цеховой, пращуровой традиции, все-
перебирающего однознайства.
Алхимическая идеализация должна была изощриться, исчерпав все возможности
смешивать несмешиваемое, обнаружив нелепость изначального
бессмыслия. В этом-то и состоит исторический смысл «бессмысленного
» умозрения алхимиков, обеспечивших жизнь аристотелевским элементам
как псевдохимическим элементам, демокритовскому атому (при
полном его отрицании) как атому Дальтона, миксису Аристотеля как Бертолле-
Прустовскому химическому соединению в научной химии.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.