Алхимия в средневековой культуре
Рецепт предписывал исполнителю с неумолимостью закона, что и как
надо делать. И даже если при этом и не говорилось, чего не надо делать,
само наличие строгого запрета уже предполагало недозволенное15.
12 Можно было бы поддаться искушению и принять человека Возрождения за сущностное
подобие гордого герметиста средних веков. Можно было бы принять. Но
лишь в том случае, если пройти мимо алхимии как кривозеркального образа-
образца официального средневековья, существующей лишь в паре с ним; образ
— изображение. Взаимное преображение. Человек Возрождения — результат
их исторического взаимодействия; последствие их взаимных метаморфоз-трансмутаций.
Он — не часть в составе целого. Он — целое сам по себе; полное
воплощение новой культуры.
13 Маркс К-, Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 561.
14 Помните ювелира Кордильяка из жутковатой новеллы Гофмана (XVIII—XIX в.).
«Мадемуазель де Скюдери»? Так вот. Этот самый Кордильяк, реликтовый средневековый
мастер (хотя и из XVIII века), создавал дивные ювелирные шедевры,
отдавал их заказчикам, а потом... убивал своих несчастных клиентов и возвращал
свои шедевры назад. Но не корысти ради. Шедевр неотделим от мастера вплоть
до его физической смерти. Шедевр — естественное, «неорганическое» (Маркс) продолжение
органического тела мастера, его умных рук, рукотворного его умения.
Наидостовернейшее свидетельство его самого. Мастер и его дело, воплощенное в рецепте,
слиты. Отмечены одним именем. Они есть одно. Характернейшая особенность
деятеля средних веков. Ярчайшая примета деятельности средневекового человека.
Начало преодоления этой слитности есть свидетельство глубочайшего кризиса
рецептурного стиля мышления, выразительно отметившего тысячелетнюю материально-
духовную культуру европейских средних веков.
15 Здесь нужна смягчающая оговорка. Католицизм легко находил обходные пути для
любых запретов. Иерархическая структура средневекового общества, в которой каждому
отыскивалось определенное место н предназначалась определенная программа
действования, не предполагала возникновения субъективного чувства неудобства от
наличия многочисленных запретов. Впрочем, алхимические рецепты жестче, ригористичней
собственно христианских. Они менее личностны. Может быть, тут-то и возникает
примирительная (или раздорная?) проблема взаимодействия алхимического
запрета и христианского рецептурного разночтения. Дробная специализация иерархи-
» 63 «
В дозволенном также путем многочисленных схоластических различений
выявлялась крупица единственно дозволенного, где и осуществлял
себя рецепт. Рецепт — всегда да. Но за ним — всегда же не менее жесткое
нет. Массив запретного нарастал; пятачок рецептурно оформленного
разрешенного сужался. Когда стоять на этом пятачке было
уже нельзя, все умеющий, но еще стесненный рецептом позднесредневековьтй
мастер берет этот Монблан антитез; начинает интересоваться
(уже без рецептов: их для этой цели еще не было) всем, что попадет
под руку. Начинается Возрождение с его универсальным, нерегламентированным,
нерецептурным умением. Логика обратности, вийоновский
мир наизнанку предварили ренессансный универсализм:
На помощь только враг придет...
Смеемся мы лишь от мучений...
Красоткам нравится урод...
Всего на свете горше мед...
Глупец один рассудит право...
И лишь влюбленный мыслит здраво
(Вийон, 1963, с. 173).
Эти изнаночные истины были настолько истинны, что не нуждались в
рецептурном оформлении вовсе.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.