Алхимия и Каббала

Содержание:

Алхимия в средневековой культуре


Ощущение хаоса порочного мира нарастает по мере умножения цветовой
гаммы. Об обитателях Герионова седьмого и восьмого кругов Данте
сообщает:
У каждого на грудь мошна свисала,
Имевшая особый знак и цвет,
И очи им как будто услаждала.
Так, на одном я увидал кисет,
Где в желтом поле был рисунок синий,
Подобный льву, вздыбившему хребет.
А на другом из мучимых пустыней
Мешочек был подобно крови ал
И с белою, как молоко, гусыней
(Ад, XVII, 55-63).
» 101 «

Обратите внимание: знак и цвет. В контексте «Божественной комедии»
цвет есть говорящий знак.
В. П. Гайдук отмечает существенный момент: белый, попадая в сумятицу
павлиньих цветов, усугубляет ужас адского хаоса. Белое собственным
священством на пиру красок адской преисподней делает разнузданность
и мерзость совсем уже омерзительными и как будто вовсе не истреби-
мыми (1971, с. 174—180). Полихроматическая гамма, представленная
в инфернальном беспорядке — свидетельство хаоса, на пути от Ада к
Раю обретающего порядок, вселенскую божественную гармонию, которой
вовсе не противопоказан полихроматизм радужного спектра.
Но каждый цвет Дантовой «Комедии» — лишь отблеск белого света, та
или иная его степень, та или иная мера внутренней напряженности белого
света, бьющего с Фавора^. Мера божественного слова. Цветовая его
мера.
Каким сияньем каждый был одет
Там, в недрах Солнца, посещенных нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!
{Рай, X, 40-42).
Трехцветная «Троица» у Данте — лишь три взаимно переливающиеся
друг в друге концентрические проекции того же «Высокого света» —
Lume:
Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружен,
Три равноемких круга, разных цветом.
Один другим, казалось, отражен,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий — пламень, и от них роз/еден
(Рай, XXXIII, 115—120).
Это цветовая аллегория, метафора католического догмата filioque {святой
дух исходит от отца и сына): бог-сын — отражение бога-отца; и
вместе — и отец, и сын — рождают дух-пламень, порождение этих двух
цветовых кругов. Отмечу здесь, однако, равновеликость этих кругов
{трех ипостасей Троицы); равномочность перед всеобъемлющим—начальным
и конечным — божественным светом, сводящим на нет — или
вбирающим, но и порождающим — каждый цвет. Даже кровь у Данте
«убеляет».
Правда, тончайшие различения цвета тоже осмыслены, причем до полного
перевертыша (багровое — грешная жизнь; красное же — напротив—
искупление). Багровые и красные, сакрально значимые, физически
ощутимые цвета, порождения ослепляюще черного неизреченного
Глагола.
«Обыкновенно свет без пламени исходит в этот день с Фавора...» (Пастернак, 1966,
с. 254).
» 102 «

Иерархия цветовой гаммы «Божественной комедии» восходяща и устремлена
к свету, порождающему в свою очередь каждый цвет этой гаммы.
Хаос же цветовых ощущений ориентирован на их гармонию, на союз
божественного и земного, воскрешенных и воплощенных в субъекте.
Свег объективирован. Человек — носитель лишь малой его частицы.
В алхимии иное: Свет выведен из иерархии цветов. Носитель света —
сам алхимик, творящий символы как образ. Он — ряженый бог. Данте
же, представляя средневековье, метафоризирует все-таки образец, божественный
образец.
В каком же отношении у Данте находится цвет к определяемой вещи?
В символическом? Едва ли. Цвет, если только отвлечься от сакрального
контекста,— физическая краска, в некотором смысле произвольно нанесенная
на объект.

Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.