Алхимия в средневековой культуре
Алхимик
священнодействует. Он же и действует, кощунственно вводя в ничто,
унижая, уничтожая только что исполненное священнодейство. Духовное
не существует вне земного, индивидуального воплощения. Но духовное
обращается в ничто, если оно по-зсмноМу конкретно и индивидуально
воплощено. Но именно этим оно же и возвышено. Череда возносящихся
попраний.
Рецепт — система указаний, как не следует делать. Это, в частности,
означает, что в исходных формах ремесленного труда только
так — апофатически — и может быть дано единственно нужное правильное
действие: в виде строжайше расписанных запретов.
Ремесло — молитва. Посередине — алхимический рецепт. Земной сад —
алхимические неплодоносящие сады Семирамиды — Гефсиманский сад
» 118 «
грядущего рая на Земле: чаямый Сад Наслаждений. Цеховой словесный
секрет, канувший в вещь (точнее, воплотившийся в вещи). Овеществленное
слово — оглашенная вещь, одновременно живущие в алхимическом
тексте, формирующие бесплотные очертания гипотетического философского
камня, обладающего безграничной — и тоже гипотетической —
мощью. Только духовная молитва должна воплотиться (и умереть)
в земные блага верующего. Как будто бездуховный, вещественный рецепт
ремесленника — изделие Мастера, его духовный — с виду вещественный—
вклад во имя... И напротив: сотканная только из слов
молитва для земных — только земных!—выгод. И снова: алхимик посередине.
На излете алхимического тысячелетия он — вседержитель, примиритель
апофатически определимых крайностей средневекового мышления.
Алхимически воплощенное слово — Дело. Он же — бикультурный
разрушитель этих крайностей. Окно в иные культурные пространства...
Чернильница, запущенная в черта (а может быть, в бога?).
Напряженная устремленность земного к небесному, открывающемуся в
земном, взаимно аннигилирующие друг друга,— особенное свойство
средневековой рецептурной деятельности. Ясно, что отношения символа
и его земной копии иные. Знак и обозначаемое в алхимической символике—
это каждый раз на веки вечные приколоченные к сферической
поверхности алхимической Вселенной — скорлупе философского яйца,
окаменевшие бывшие крайности, отождествленные изобретательным
умом адепта герметического искусства, одолевающим — заполняющим—
именно символотворческим образом разрыв между земным и
небесным, телесным и духовным, спиритуализирующим субстанцию —
овеществлиющим дух. Но отношения символа и его земной копии все
же остаются в полной мере такими, о коих только что шла речь. Золото
указывает на Солнце как на свое иное, священное оправдание. Солнце
— на золото как воплощенное, вещественно-рукотворное свое бытие.
Верно. Но верно и другое: алхимическое золото есть само по себе. Оно
индивидуально, неповторимо. Оно дано. Скорее золото есть смысл
Солнца, чем наоборот. Алхимик — демиург алхимического золота. Его,
так сказать, единственный творец. Так созидается, но и разрушается символизм
средневековой культуры. Так разрушается и вновь созидается
специфическая форма противоречивости средневекового мышления.
Может быть, символ — инокультурный вестник? Символотворческое
инокультурно-еретическое дело самого алхимика. Снова окно в иные
культурные пространства и времена. Вновь чернильница в черта. И тогда,
может быть, философский камень в рецепте Рипли обретает собственную
высокосовершенную жизнь лишь ценой уничтожения всего
остального — ценой «физико-химических» умираний львов и дракона.
Их небытие — залог бытия камня.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.