Алхимия в средневековой культуре
98).
Между тем это лишь символы, утратившие вещественность олицетворяемых
ими предметов: король — селитра, а большой, средний, палец — нашатырь.
По сравнению с трактатами Р. Бэкона это отход от классической
рецептурности в алхимии. Дело здесь не столько в наличии
символов, сколько в неорганичности их введения.
КОНЕЦ алхимического мышления может быть — в порядке возможного
предположения — рассмотрен и с точки зрения познавательно-практических
неудач алхимической деятельности. Познавательный неуспех алхимии,
возраставший список неоправдавшихся надежд, казалось бы,
лишали мышление уверенности в себе, сковывали символическую эффективность
алхимии, сменяя ее функцию с интегративной на деструктивную.
Тогда-то, оставаясь бытовать в качестве функционального пережитка,
она способствовала интенсивному размыванию форм этого
мышления, травмировала его. Тогда «предвозрожденческос» мышление
с его вольными гипотезами окажется зависимым лишь от крушения
алхимических, практического свойства, рецептурных предписаний.
А явление алхимии на западном средневековом горизонте и ее закат
жестко свяжутся с голым практическим интересом. Приходится признать
такую интерпретацию внешней, не вытекающей из природы преобразующегося
средневекового мышления. Лишить алхимию статуса
герметического искусства, герметической философии значит обеднить
это уникальное явление; значит не понять и ее практические, мирские
устремления. Ведь даже сама алхимическая неудача — неполучение
золота, например,— могла быть осмыслена как фатальная неудача
только новым сознанием. И опять-таки — тысяча лет ежеминутных неудач.
Не слишком ли большой срок, если цель — всего лишь практическое
обогащение?!
Размывается рецептурная определенность. Складывается новый тип
личности, мыслящей уже не авторитарно и не иерархично, а значит, и
не рецептурно.
Последовательная смена целей, понятых как средства, более не нужна.
Нет необходимости и расчислять магическими приемами путь от человека
к богу. Не потому ли пропадает священнодейственная функция рецепта?
Остается только реальная его природа. А это уже не специфично ни
для средневековья, ни для алхимии. Формируется личность, в которой
каждый раз прорываются наружу возможности к ежеминутному ее самоизменению.
При этом бог — не самое лучшее alter ego человека Возрождения.
Человек Возрождения хорош и так. Собор, коллективный
субъект рассыпаются. Остаются индивиды-личности. Все разные. Они
» 62 «
творят идеализированные объекты, а из них мир как образ — не как
образцовый текст12.
Но карнавальный стиль Возрождения—-странное порождение средневекового
двойственного сознания, а значит, и его рецептурности. В самом
деле, разве универсальное умение Возрождения не есть парадоксальный
итог неукоснительного действия средневекового рецепта, освященного
иерархией авторитетов, древних и новых; рецепта, «подпорченного
» алхимией?!
Рецепт как форма деятельности отделяется от мастера. Не только рецепт,
но и вещь живет уже самостоятельно — отделенной от мастера
жизнью. Но это — начало новой, буржуазной эры в социальной и культурной
истории человечества, когда, по Марксу, «жизнь, сообщенная
им (мастером.— В. Р.) предмету, выступает против него как враждебная
и чуждая» 13. Здесь лишь намечается историческая (и логическая)
возможность коренной трансформации средневекового ремесленного
мастерства, проницательно отмеченной Марксом. Исторически это был
путь долгий и непростой 14.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.