Алхимия в средневековой культуре
388)12.
Исходя из шпенглеровской концепции «трех душ»—а поллоновской,
магической и фаустовской, каждая из которых связана со своим
ощущением пространства, следовало бы признать алхимию, а значит, и
алхимическое мышление, проявлением магической (арабской) души.
В действительности же там, где западная алхимия магична, она — скорее
проявление христианской теургии, то есть особой, уже не арабской, ма-
12 Идеологические основания сочинения Шпенглера «Закат Европы» выявлены В. И. Лениным
в 1922 г. в статье «К десятилетнему юбилею «Правды» (Ленин В. И. Полн.
собр. соч., т. 45, с. 174).
Критический анализ антиисторической концепции Шпенглера дан также в ряде
работ советских авторов (см., например: Гуревич, 1972, с. 18). К ним и отсылаю
читателя.
Применительно к нашему предмету мне важны лишь те его утверждения, которые
непосредственно связаны с обсуждением места алхимии в культуре.
» 311 «
гии. Там же, где алхимия «эссенциальна», она может быть понята как
специфически средневековый феномен, хотя и без столь резкого небрежения
телом. В самом деле, разве «золотость» как субстанциальное
свойство не проникает и ржавое железо, не говоря уже о меди, могущей
быть, хотя бы временно, и красной, и блестящей, подобно настоящему
золоту? Свойство субстанциально. Субстанция наделена свойством.
«Золотость» — «эссенция» металлов, их субстанциональная сущность —
просто субстанция, но более высокого порядка, подобно Протею, проникающая
все металлы и их неотъемлемое свойство — металличность.
В данном случае «золотость» совпадает с сущностью, которую надо лишь
увидеть, внутренним оком увидеть·—проявить. Но и добыть, отделяя
телесное, то есть то, что как раз существенно для души аполлоновс
кой. Но, добравшись до сути, вновь обрести тело, приобщившись к
богу как всеобщему субъекту. «Золотость» оказывается тождественной
божественности. Второй, «физико-химический» смысл алхимической
«эссенции»13.
Такое движение алхимической мысли в первом приближении совпадает
с движением мысли средневекового христианина, озабоченного поисками
абсолюта, совершенной субстанции,—словом, всего того, что причастно
к таинству причащения, восхождения по «лествице», отделения плевел
от ржи, агнцев от козлищ.
Достигается ли алхимический абсолют средствами магии? Да, именно
магическими средствами — заклинательно, ритуально, мнемонически.
Рецепт алхимика Рипли даже на первый взгляд удостоверяет нас в этом.
Вместе с тем магия (в нетеургическом своем проявлении)—задворки христианской
средневековой жизни. И вдруг алхимия полагается тождественной
европейскому средневековью. Что же можно противопоставить
этому возражению? Алхимия (в магической свой проекции) живет собственной
языческой памятью, запечатленной и в рецепте Рипли. В этом
смысле она — перевернутое отражение собственно христианского средневековья,
но поскольку все-таки отражение, то и организовано оно должно
быть по «законам» средневекового мышления. Тогда внеофициальность
алхимии может оказаться сродни изнаночности народно-смеховой традиции
средневековья. С той лишь, пожалуй, разницей, что алхимическая
магия, как и магия вообще, практична и предельно серьезна в отличие от
фольклорного гротеска — игрового, карнавального — в практическом
смысле бесцельного.
Примерно так выглядели бы аргументы, оправдывающие понимание
алхимического текста как представительствующего всю средневековую
христианскую культуру. Попробую сжато сформулировать эту историографическую
позицию.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.