Алхимия в средневековой культуре
711).
Вырванную из природы площадь расчетливо приспосабливают к практической
пользе, придавая ей совершенный вид с помощью обыденных
ремесленных действий, вознесенных до действий искусства. Но сад не
только для пользы. Он еще и для наслаждения. Лужайки косят, чтобы
они были красивее... Сад для практической пользы. И для душевной
пользы тоже. Сад наслаждений. Гефсиманский сад. Райский сад как
идеал сада земного. Обыденное действие вспыхивает священнодействием.
Напротив, райский идеал достижим в мастерском рецептурном ремесле.
Понятно, истолкование текста находится за его пределами. Но
зато в пространствах большого текста — тотального рецепта
всего средневековья. Вернемся теперь к иным текстам, составляющим
этот большой текст.
Разве рецепт есть принадлежность только ремесленной деятельности?
Рецептурность определяет различные сферы деятельного созида-
Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 536.
» 47 «
ния: этику и мораль, семью и право, христианскую апологетику и религиозную
обрядность, искусство и ремесло, науку и опытно-магические
действия алхимиков, привитые к дереву средневековья и ставшие исконно
средневековыми. Все это держится на соблюдении рецепта, освященного
авторитетом.
Соблюдение рецептурного кодекса-регламента — способ коллективно
включиться в поле тяготения учителя. «Verba magistri» не обсуждаемы.
Этими словами клянутся: «jurare in verbis magistri». He иметь собственного
суждения почитается заслугой.
Рецепт может быть и не вполне строгим: не сделка ex vi termini, а лишь
обещание, учит Фома Аквинский, предопределяет естественную обязанность
исполнения, поскольку, по Генриху Сегузию, бог не делает никакого
различия между простым словом и клятвой (Эйкен, 1907,
с. 493).
Проповеди имеют силу общественного воздействия лишь постольку,
поскольку они рецептурны, то есть содержат некую сумму моральных
правил-запретов, исполнив которые следующий им получает возможность
достичь вечного блаженства по смерти. Известен апокрифический
рассказ о том, как однажды население одного города настолько прониклось
проповедью Франциска из Ассизи (XII—XIII в.), что все целиком
пожелали стать францисканцами, а значит, неукоснительно
выполнять, в числе прочего, один из главных запретов ордена—добродетель
целомудрия, что должно в конечном счете завершиться прекращением
человеческого рода. Вот тут-то и пришлось, говорит легенда,
самому Франциску отговорить своих восторженных слушателей и вскорости
учредить орден терциариев, в уставе которого все было как у
францисканцев, только добродетель целомудрия была смягчена — можно
иметь детей (с. 395). Рецепты можно изменить, но лишь авторитетом,
столь чтимым в средние века, и никем иным, если под угрозу и в самом
деле ставились коренные общественные интересы.
Отправление магических предписаний в алхимическом рукотворении,
как, впрочем, и культовых обрядов, основанное на сознательном выполнении
рецептурных правил, от частого повторения приобретало черты
автоматизма. Вот пересказ одной стихотворной баллады XIII века.
Один ученик, еще мирянин, отличался такой добродетелью: каждое утро
он делал венок из роз и возлагал его на голову Мадонны. Став монахом,
он уже не мог собирать цветы, как прежде,—· было недосуг. Взамен
старательный послушник ежедневно по пятидесяти, сверх положенных,
раз читал «Ave Maria». Однажды ему случилось идти через поле. Не
удержавшись, следуя давнишнему своему обычаю, он сплел-таки венок
для царицы небесной.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.