Алхимия в средневековой культуре
Опять-таки: образотворчество в условиях
предельного послушничества — путь к преобразованию культуры39.
Но, по М. Хайдегеру, Бэкон даже в «эксперименте» не только что послушник,
но и догматик, лишь комментирующий писание: «...Р. Бэкон не мог
быть предшественником современных экспериментирующих исследователей,
а всегда оставался последователем Аристотеля, поскольку был
скован христианской догмой о подлинном обладании истины в вере, в
достоверности писания и учения церкви... Познанием здесь было не исследование,
а правильное понимание определяющих высказываний и
истолковывающих их авторитетов. Обсуждение высказываний и ученых
мнений различных авторитетов получает преимущество в способе познания
средневековья... Если теперь Р. Бэкон требует эксперимента — а он
требует его,— то он подразумевает под ним не научный эксперимент как
исследование, а хочет вместо argumentum ex verbo — argumentum ex re,
вместо обсуждения ученых мнений наблюдения самих вещей — аристотелевской
........» (Heidegger, 1963, с. 75). Все здесь сказанное было
бы именно так, если бы алхимическое «непослушание» Бэкона не изобрело
вдруг «антиатомистический атомизм», допытываясь у природы
ответа по-прежнему средневековым способом, комментируя ее, но не
преобразуя. Начальный же импульс — алхимический космос, являющийся
карикатурой на космос правоверного христианина.
Итак, подлинный диалог алхимии с химией не состоялся. Это был скорее
монолог алхимии, понятой как химия. Нужно возобновить диалог алхимика-
христианина с неалхимиком-христианином (даже если ими будет
одно лицо). Возобновим же этот диалог, вернувшись в замкнутый мир
средневекового природознания. Может быть, после этого средневековый
алхимик и химик нового времени сделаются сговорчивей?
39 Фигура Р. Бэкона наиболее методически и методологически подходяща, ибо в одном
лице живет францисканец и алхимик, послушник и еретик, являя их амбивалентную
исторически уникальную взаимотрансформацию — трансмутацию.
» 248 «
РАССКАЗЫВАЮТ: как-то раз во дворике Парижского университета у
«ангелического доктора» Фомы Аквинского и «универсального доктора»
Альберта Великого вышел спор о том, есть ли у крота глаза. Вот уже
несколько часов длится этот словесный турнир — и все безрезультатно.
Каждый стоит на своем истово и непоколебимо. Но тут случись садовник,
нечаянно подслушавший этот ученый диспут, и возьми да и предложи
свои услуги. «Хотите,— говорит садовник,— я Вам сей же миг принесу
настоящего живого крота. Вы посмотрите на крота, настоящего и живого.
Сами посмотрите на живого настоящего крота. На том и разрешится
Ваш спор». «Ни в коем случае,— воскликнули в один голос спорщики.—
Ни в коем случае. Никогда! Мы ведь спорим в принципе: есть ли в принципе
у принципиального крота принципиальные глаза» 40.
Эта легенда хорошо схватывает одну из основных коллизий средневекового
познания: созерцательная эмпирия — схоластическая логистика;
ощущаемые реалии — понятия по поводу реалий; вещь — имя вещи,
воспарившее над вещью, потерявшее вещь, хотя и обретшее эту самую —
«словесную» — вещественность.
Иначе говоря, созерцательный опыт оксфордцев-францисканцев, с одной
стороны, и рассудочная бесплотная схоластика доминиканцев, — с другой.
Но созерцательный опыт оксфордцев и противостоящая ему схоластика
(вместе) находятся в странном противостоянии к герметической (алхимической)
традиции, карикатурно преодолевающей этот разлад.
Шестая часть «Большого сочинения» Роджера Бэкона (АМФ, 1, с.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.