Алхимия в средневековой культуре
Число в алхимии
- жесткий символ, намертво приколоченный к цветной вещи. Незыблемость
оборачивается подлинной шаткостью и неопределенностью,
но зато весь регулярный ряд чисел (дробных тоже) — в алхимических
запасниках: веское основание перейти от сакральной арифметики к практической
алгебре.
СИМВОЛИЗМ алхимического мышления органично соседствует и взаимодействует
со средневековым неалхимическим, несимволическим
способом уподобления. Алхимический символ и вещь, означенная этим
символом,— жесткая статическая конструкция. Не потому ли алхимический
символ можно было бы принять за посланца из нового времени?
Но вместе с тем и из неоплатонической Александрии забредшего в
христианские средние века, исподволь подвергающего их длительной и
необратимой эрозии. Простое накопление однородных символических
пар в картине алхимического мира — очевидное свойство алхимического
символотворчества, вырванного из контекста культуры средних веков.
Но, если принять это накопление за имманентную особенность алхимического
символизма, взаимодействующего с несимволическим средневековым
мышлением — в этом-то и состоит специфически средневековая
его природа — можно уловить коренные исторические преобразования
как алхимического символического средневековья, так и его оппонента,
средневековья официального. Представим теперь макроконструкцию
символико-аллегорического миропорядка, запечатленного в средневековом
сознании.
В «Изумрудной скрижали» Гермеса читаем: «То, что внизу, подобно
тому, что вверху». Беспорядочно смешанные низ и верх, плоть и дух,
земля и небо, выводимые, однако, из недр «божественной единицы»,
здесь не разведены. Поляризация лишь угадывается. Универсум является
сплошным: небесное и земное равноправны. Значительно позже «эс-
сенциальное» и вместе «пресуществленческое» движение алхимической
мысли поляризует мир, разведет полюса, жестко зафиксировав осмысленные
крайности в противопоставлении плоть — дух, человек — бог,
земля — небо. «Чтобы достигнуть основательного и совершенного очищения
от всякого земного,— говорит Джон Пордедж (XVIII в.),— я предал
свои страсти огненной плавильной печи, как очистительному огню,
до тех пор, пока все мои суетные земные вожделения не сгорели в огне и
совершенно не расплавились все мои железо, цинк, шлаки, дабы я смог
явиться как чистое золото в своем духе и осознать в себе новое небо и
новую землю» (Цейтлин, 19316, № 10, с. 54).
Пора зрелого средневековья (XII—XIV вв.) как раз застала это новое
небо и эту новую землю. Полюса оказались заведомо неравноправными,
однако такими, когда в небесном узнается земное, освященное небесным
своим подобием.
Мир символов—это узнавательные аллегорические параллельно-меридианные
ряды, линующие, опоясывающие, сжимающие, подобно сталь-
» ПО «
ным обручам, сферический макрокосмос, запечатленный в средневековых
текстах. Но сжимающие не только скрепляющим, но и деформирующим,
разрушающим образом.
Знание не могло быть признано таковым, если ему не находилось небесной
аналогии. Знание конструируется по подобию. Подобием же, лежащим
вне объекта, определяется и сам объект. В уже известном узнается
искомое. Арнольд из Виллановы говорит: «Скажу тебе, сын мой,
что такое философский камень. Солнце, луна, агат суть камни. Но наши
камни мертвы под землей. Сами по себе они не действуют. Настоящее
золото или серебро можно получить только при участии человека.
Наш философский камень естественный: он действует, как природа...
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.