Алхимия в средневековой культуре
КАК ЖЕ исчерпал себя строгий и неукоснительный рецепт средневековья?
Алхимическое предписание в принципе невоспроизводимо. И все-таки,
чтобы воспроизвести его, надо повторить вслед за адептом концептуальные
усилия всей герметической философии по воссозданию универсума,
даже если в отдельном рецепте речь идет о чем-то с виду конкретном
и частном. Но творение мира —дело только бога, и поэтому
алхимический рецепт невоспроизводим по определению. Официальное
средневековье не умело, хотя и чаяло, смешивать серу и
злость, ртуть и благо, принцип и вещь. Алхимик это умел. Такое умение
и есть тот активатор, который, деформируя средневековый христианский
рецепт, подвигнул его к самоизменению по пути к алхимическому
образу-образцу ценою собственного исторического существования.
Джордж Рипли в «Книге двенадцати врат»: «Начинай работу при закате
солнца, когда красный муж и белая жена соединяются в духе жизни,
чтобы жить в любви и спокойствии в точной пропорции воды и зем-
ческого общества с высоким достоинством сословно-цехового сознания легко снимала
ощущение неловкости от этих запретов. И все же запреты были, накапливались,
провоцировали логику обратности, хотя и не были даны актуально средневековому
сознанию, особенно в пору «темных» веков. Стремление на феномене запретов
вскрыть метаморфозы мышления может показаться стремлением поторопить историю.
Но, надеюсь, многообразие исторического материала замедлит логический разбег,
диктуемый жесткостью схемы.
» 64 «
ли. Сквозь сумерки продвигайся с запада на север, раздели мужа и жену
между зимою и весною. Обрати воду в черную землю, подымись,
одолев многоцветие, к востоку, где восходит полная луна. После чистилища
появляется солнце. Оно бело и лучезарно. Лето после зимы. День
после ночи. Земля и вода превращаются в воздух. Мрак бежит. Является
свет. Практика начинается на западе. Теория — на востоке. Начало
разрушения — меж востоком и западом» (ВСС, 2, с. 275—284; Ное-
fer, 1842, 1, с. 420). За легко угадываемым взаимодействием все тех же
ртути и серы стоит Вселенная. Текст прочитывается как мироздание,
живущее в удивительной смеси ртути и серы как таковых, но и как мужа
и жены, но и в четырех странах света, но и в четырех временах года,
но и в ощущении стихий-качеств и качеств-веществ (земли — воды,
воздуха·—огня). В кривом зеркале алхимии — христианский мир, готовый
внять этому кривому изображению и... начать искривляться.
Первоматерия как неоформленная бескачественность, равно как и
квинтэссенция, тоже бесформенная, пронизывающая все, в некотором
роде тождественны друг другу. В них сняты различия единичных вещей.
Это — имена, отлетевшие, позабывшие, а может быть, и вовсе не имевшие
собственной телесной судьбы. Но вместе с тем мир тел, зримых,
оформленных, одухотворенных и помнящих о своем первоматериальном
небытии-бытии. Мир псевдотел, но все-таки тел. Алхимический
рецепт это выражает, сплетая воедино универсалию и вещь в непротиворечивое
вещно-бесплотное целое, осмысленное как сознательная идеализация
в пределах христианской культуры, как ее изнанка, как ее
вполне серьезное историческое будущее.
Рецепт официального средневековья, попадая в поле тяготения рецепта
алхимического, деформируется, изменяя, разумеется, и алхимический
рецепт. Бесполюсность, переворачиваемость, безразличие к вер-
х у — низ у характерны для неоплатонической жизни Александрийской
алхимии. В более поздние времена в алхимическом рецепте обозначаются
полюса дух —плоть в их соотнесенности-разведенности.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.