Алхимия в средневековой культуре
Иначе говоря, постижение мистического Ничто, невыразимого,
неизрекаемого. Ситуация, в которой пребывает это Ничто, сливается
с ним: «Только там, где нет ни «теперь», ни «иногда», где угасают
все лики и различия, в глубоком молчании произносит бог свое слово»
(с. XI). Это граница мистического созерцателя, за которую хода нет.
В этой точке кончается деятельная рецептурная операциональность.
Статически расслабленное состояние души как предел динамически-
напряженных исканий, завершившихся в благодати, которая «не действует...
не совершает никакого дела, она слишком благородна для этого.
Действие так же далеко от нее, как небо от земли» (с. 9).
Но этому состоянию предшествует действие. Однако действие совсем
иного свойства — абсолютно не связанное с операциональностью. Дело
души. Тогда понятна мистическая молитва вроде «Дай нам, бог, так
томиться по господу, чтобы это заставило его самого родиться в нас»
(с. 10). Она предполагает два встречных движения: бога к человеку и
наоборот.
Поскольку бог — невыразимое Ничто, постольку все устремления человека,
томящегося по богу, могут быть определены лишь отрицательно:
«Что бы ни писали мудрецы о высоте неба, малейшие силы моей души
выше всякого неба. Не говорю о разуме, он дальше всякой дали» (с. 5).
Два встречных движения по тропе бог — человек утверждают: бог —
конец мистических действий; он же — их начало. Он может быть развернут
во все сотворенное, в том числе и в человека, носящего в себе
бога. Начало этого обратного хода (действует бог) отмечено так:
«Среди молчания было во мне сказано сокровенное слово» (с. 11).
Но только два пути одновременно и возможны: «Выйди же ради бога
из самого себя, чтобы ради тебя бог сделал то же. Когда выйдут оба —
то, что останется, будет нечто единое и простое» (с. 26).
Какова же вещь, сотворенная богом и потому божественная, но и отяжеленная
грубой телесностью, и потому духовная не вполне? «Сокровеннейшая
природа всякого злака предполагает пшеницу, всякой руды —
золото, всякое рождение имеет целью человека» (с. 5). Возможность
чудодейственного преображения — оправдание тварного бытия. Но для
этого следует отринуть порчу на пути к субстанциальной форме. Сущ-
» 122 «
ность воспринимается как целостность. Целостность же у Экхарта исключает
образ. Поэтому путь мистика —это путь от образа к безобразности,
от вещи к духу, от зримого, слышимого, осязаемого к бесплотному,
данному вне ощущений. Иначе говоря освобождение «от всех
вещей, ибо противно богу творчество в образах» (с. 17). Это и запечатлено
в мистическом рецепте: «...беги суеты внешних дел, беги и скройся от
бурь внешних дел...» (там же).
Бог — тварь; дух — тело; безобразность — образ. Все это — равновесомые
антиподы. Но лишь постольку равновелики, поскольку и тело, и
порча этого тела — тоже духовны. Причем именно антитеза (не сумма
антитез!) —одна-единственная, каждая; больше того: крупица ее равна
всей тезе-богу. Равна, но как? Мистический рационализм Роджера Бэкона
— вспомним цитированный отрывок из алхимического его трактата
о мерах совершенства разных металлов — настаивал на том, что все
несовершенные металлы лишь в сумме, может быть, равны золоту — не
по знаку, а по абсолютной величине. Не то у Экхарта: «Малейший образ
твари, который ты создаешь в себе, так же велик, как бог» (с. 25). Почему?
Потому что он отнимает у тебя целого бога.
Дух всесилен, но и хрупок. Остановка в различающем движении мысли
невозможна.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.