Алхимия в средневековой культуре
Тонкий, легчайший огнь, возлетев к небесам, тотчас же низойдет на
землю. Так свершится единение всех вещей — горних и дольних. И вот
уже вселенская слава в дланях твоих. И вот уже — разве не видишь?! —
мрак бежит прочь. Прочь!
9. Это и есть та сила сил — и даже еще сильнее! — потому что самое тончайшее,
самое легчайшее уловляется ею, а самое тяжелое ею пронзено,
ею проникновенно.
10. Так, так все сотворено. Так!
11. Бессчетны и удивительны применения, которые воспоследуют, столь
прекрасно сотворенного мира, всех вещей этого мира.
12. Вот почему Гермес Трижды Величайший—имя мое. Три сферы философии
подвластны мне. Три!
13. Но... умолкаю, возвестив все, что хотел, про деяние Солнца. Умолкаю
» (Kopp, 1844, 2, с. 147—148, лат. текст; ВСС, 1, с. 380).
Толкование на алхимический лад этого возвышенного заклинания, звучащего
из глубин эллинистического Египта, не только возможно, но
давно стало традицией. Г. Редгроув отождествляет единое с квинтэссенцией.
Солнце и Луну — с золотом и серебром; или — и это, конечно, вернее—
с духом и материей (Redgrove, 1911, с. 41—42). Оккультисты
начала века переведут эти прекрасные Гермесовы стихи на язык современной
химии, безвкусно перемешав химический анализ и основной ор«
ганический синтез с абракадаброй «экстериоризаций», «потока-Фашона
Моисея», «мирового Телесма» и прочего (Гуайта, 1913, № 12, с. 2). Не
ушел от соблазна химического толкования герметических текстов тонкий
и щепетильный Бертло. Так, алхимический тезис Стефана Александрийского
— «Если ты не лишишь тел их телесного состояния и если ты не
преобразуешь в тело субстанции, лишенные телесности, то ты не достигнешь
того, чего ожидаешь» (Berthelot, 1885 [1938], с. 276) -Бертло понимает
так: если мы не умеем отнять у металлов их металличности и
получить металлы из неметаллических тел, то трансмутация безуспешна
(с. 276—277). И такое толкование правомочно. Но как это все далеко
от текста! Можно было бы пройтись по всем тринадцати заповедям
«Изумрудной скрижали» и показать, что строится картина мира, в которой
изящно одолевается разрыв земли и небес, плоти и духа. Конечно
же, одолевание это и не вполне логично, и в меру еретично. Но важно
самое движение раннеалхимической мысли. Этот вот идейный смысл
Гермесовой скрижали и есть тот структурообразующий рычаг, опираясь
на который, адепт конструирует, заново творит космос, усматривая его
» 324 «
в микрокосмосе употребленных в· дело вещей — божественно причастных
Единому. Это неуловимое Единое может сжиматься до бесформенного
Ничто, но и подыматься до безграничного, тоже бесформенного,
Всего, отливаясь в формулу: «Все есть одно», и наоборот. Так в оперировании
над земными вещами кроется деяние вселенского свойства:
в мире алембиков и атаноров — мир вселенский. Этот мир — огромный
божественный атанор, в котором созидается универсум, герметический
космос алхимика. А раз так, то и требования к вещам земного, практического
мирка иные: вещи эти могут быть декоративными, но непременно
быть и быть максимально — до видимости полной тождественности
— похожими на вещи действительные, действующие. Между тем и
дух-Солнце актуализирован лишь в материи-Луне. И поэтому алхимическая
духовность еще слишком материальна, лабораторна. И в этом
смысле тоже декоративна, недействительна.
Итак: алхимический текст как мироздание или мироздание
как священный текст? Скорее и вернее первое.
Стало быть, алхимия—не столько явление культуры, сколько — «паракультуры
» 29.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.