Алхимия в средневековой культуре
Картина мира у Аристотеля
оставляет элементы-качества вне собственных рамок. Между тем
качества эти есть и они неприкосновенны, ибо они в некотором смысле
объективно характеризуют бытийность всех вещей; то, что они есть;
сами же субъективны. Они — принципы-метафоры. Элементы-качества
есть, но с помощью их ни действовать, ни объяснить что-либо существенное
нельзя. Учение об элементах — не работающий, но обязательный
фрагмент чувственного миропостижения.
Однако в веках запечатлелось иное. Опущу пока эти многие века и сразу
перейду к критике Аристотеля5.
«Положим, известно,— говорит Мальбранш (XVII—XVIII в.),— что в
огне есть субстанциальная форма, сопровождаемая миллионом таких
свойств, как свойство нагревать, расширять, плавить золото, серебро и
все металлы, светить, жечь, варить; теперь предложите мне решить такой
вопрос: может ли огонь сделать твердой грязь и размягчить воск...»
(Зубов, 1963, с. 312). Конечно, может. Но об этом нам скажет чувственный
опыт, а не дедукция из приведенного Мальбраншем перечня свойств
огня. Так скажем мы. Мальбранш ждет иного: он тщетно ждет от Аристотелева
учения об элементах предсказательных акций, не понимая,
что не в том было его предназначение.
И. Ф. Генкель (XVII—XVIII в.), немецкий химик и минералог, ученик
Шталя, писал: «Когда говорят о соли вообще как о сложном теле и
утверждают, что она состоит из одного или двух видов земли и воды,
то получают тем самым реальное и подлинное понятие о соли, коль скоро
нам известно, что именно называется землей и что именно называется
водой; а тем самым, если я захочу получить какую-либо соль,
я буду знать, что для этого нужно иметь в наличии нечто,
содержащее землю, и нечто, содержащее воду... Наоборот, если
я скажу, что эта соль состоит из острых и игольчатых частиц, более
длинных, чем широких, то это отнюдь не поможет мне отыскать такую
соль, да и никому другому я не смогу указать, где именно нужно искать
такие крючки и острия» (там же). Генкель наносит сразу два удара:
один — по Аристотелю, другой — по Демокриту (оба—мимо цели). Натурфилософские
умозрения древних немецкий натуралист хочет примирить,
применив к делу: как получить, что взять, что смешать. Хочет
химии, физики, физико-химии в рукотворном их смысле. И... не
5 Но не того — тонкого и многомудрого, а совсем другого, именем которого прикрывались
эти века; то есть к критике того, к чему исторический Аристотель прямого
отношения не имел — к послесредневековой критике тысячелетнего перипатетизма.
» 208 «
получает. Но Аристотель, сообщая об элементах-качествах, ничего подобного
и не обещал. Демокрит с его атомами тоже не обещал.
Не только естествоиспытатели, но и философы XVII столетия сводят
счеты с мироучением великого грека. Особенно гневен Лейбниц по отношению
к «варварской философии» скрытых качеств, похожих
на каких-то демонов или домовых, которые способны беспрекословно
выполнить все, что от них потребуют,— как если бы часы указывали
время благодаря некоей часопоказывающей способности, не нуждаясь
ни в каких колесиках, или как если бы мельницы мололи зерно благодаря
какой-нибудь там размалывающей способности, нимало не испытывая
нужды в таких вещах, как, скажем, жернова (1936, с. 63—64).
Но и здесь критика попадает лишь в «варварскую философию». Ни в
коем случае не в Аристотеля, отнюдь не физика в его учении об элементах,
а метафизика; метахимика —не химика. В этом все дело.
Ньютон как будто лучше всего понимал Аристотелеву «тетрасомату» —
не в качестве отправной точки для причинных объяснений, а в качестве
конвенциональной феноменологической констатации (Зубов, 1963, с.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.