Алхимия в средневековой культуре
28 Химические знания в средние века становятся научной химией в результате собственного
развития. Однако такой оборот дела как будто исключает из рассмотрения
влияние нехимического естествознания XVII века: механика Галилея, математизация
естественных наук в свете идей Декарта, мир как причина самого себя у
Спинозы, небесная механика Ньютона, несколько раньше — коперниканский переворот
в космологии. Вместе с тем ни Бойль, ни Шталь, ни Лавуазье немыслимы вне
контекста теоретической революции XVII века. Понимая это, мне казалось естественным
постараться понять XVII век как принципиально новый тип мышления в самой
истории позднесредневековой алхимии, вместе с химическим ремеслом и натуральной
философией ставшей историческим кануном научной химии Бойля. Но рассмотрение
теоретической революции XVII века не входит в мою задачу.
эпилог
ЕДИН В ДВУХ ЛИЦАХ:
ПРАВОВЕРНЫЙ ЕРЕТИК —
ИНОКУЛЬТУРНЫЙ ПРИШЕЛЕЦ
Так что же все-таки получилось? Семь прочтений одного и того же текста,
семь взглядов на этот текст, семь цветов алхимического спектра...
Не сложились ли они по ходу исследовательского дела в одно тотальное
прочтение, в один синтетический стереоскопический взгляд, в неразложимый
белый свет, в лучах которого внятен весь предмет — целиком и
сразу?
Вспомним же все то, чем озадачил нас нечаянный взгляд на алхимию,
а вспомнив, спросим, почему именно алхимия выбрана в качестве своеобразного
зеркала средневековья и выдержала ли она, подобно кариатидам,
столь мощный груз задачи, на нее возложенный?
Алхимия — феномен средневековой культуры? Пожалуй. Но вместе с
тем теоретико-практический статус этой деятельности придает ей особый
смысл в системе средневековой культуры: это и технохимическая практика,
но бесплотная, бесплодная практика; и натурфилософское умозрение,
но грубое и неряшливое умозрение; размышление о природе вещества
и оперирование с веществом, но безрезультатное оперирование.
В итоге: алхимический космос, описанный в терминах технохимической
» 297 «
эмпирии, выглядит противостоящим официальному средневековью; богоравный
алхимик — послушливому христианину. Может быть, алхимик
умеет синтезировать, соединять имя и вещь, являя в собственной деятельности
рационально-сенсуалистический опыт средневековья, одолевая
разрыв земного и небесного, плоти и духа; осуществляя средостение
средневековой схоластики и средневекового ремесла, но «плохой» схоластики
и «плохого» ремесла? Но это все как раз не умеет делать средневековье.
И тогда алхимия — не средневековая деятельность? Вместе с
тем алхимия — средоточие инокультурных преданий. Так по крайней мере
кажется на первый взгляд. Пограничный, двуфокусный феномен по
всем параметрам: как опытно-теоретическая деятельность, как мифо-
культурное образование, как идеологический комплекс.
Как будто так. Но как такое оказалось возможным и каково историческое
последействие сопряженной жизни алхимии с иными элементами
средневековой культуры? Может быть, химия нового времени? Возможно.
А еще? Преобразование культуры средних веков на пути к культуре-науке
нового времени, новонаучному мышлению? Кажется, так оно и
есть.
Вот мы и начали мало-помалу синтезировать свет из семи его спектральных
лшшй. Но пойдем дальше, вновь обратившись к историографии
предмета, взяв на этот раз именно те версии, которые особенно созвучны
нашей задаче.
МАРСЕЛЕН БЕРТЛО был первым, кто широко взглянул на алхимию.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.