Алхимия и Каббала

Содержание:

Алхимия в средневековой культуре

Первый же полюс практически отсечен. Он лишь подразумевается.
Он под текстом, за текстом; редко, хотя и ослепляюще ярко,
озаряет сам текст.
Очевидный антипод созерцательному демиургическому опыту оксфорд-
цев — схоластика, оперирующая только со словом. Тончайшие
41 Конструктивизм, однако, после опыта, то есть после созерцательного наблюдения,
но такого опыта, который теоретически осмыслен.
» 251 «

филологические различения доведены до мастерского ремесла. Слово
обретает объективность вещи. Сам же схоласт становится изготовителем
слова-вещи, преобразующим слово в вещь, а вещь представляющим
в виде слова. Не здесь ли находится возможная точка средостения
демиурга-созерцателя и схоласта-элоквента, в условиях «официального»
средневековья так и не осуществленного?! Мне важно отметить самое
возможность такого взаимного обращения: вещь в слово и наоборот42.
Если созерцательный опыт Оксфордской школы и схоластическое умствование
Альберта — Фомы — это, по преимуществу, XIII столетие, то
герметическая (алхимическая) традиция пронизывает все средневековье
целиком; от александрийской позднеэллинистической темени до
оккультных увлечений возрожденцев. Слово схоластов и вещь оксфордцев
так бы и не слились воедино. Спор о кроте так бы и остался не разрешенным,
если бы не алхимия, встрянувшая всем своим более чем тысячелетним
существованием в тот же самый спор — Есть ли у крота
глаза?43
Алхимик —прежде всего космический демиург, оперирующий с микрообразами
и с микровещами златоделия, с вещью и понятием по поводу
вещи. Духовное и телесное вместе, но с очевидным акцентом на телесное.
Духовно-телесный кентавр.
Вместе с тем алхимическое деяние не рефлексировано. Алхимический
Сезам оказался той совершенно секретной лабораторией, в которой
был синтезирован словесно-вещный монстр, пародийно изобразивший
коллизию спора о кроте, не допуская в свой герметический
мирок непосвященных.
Но... вернемся к спору о кроте и его глазах. Критика со стороны эмпирии—
ощутимой достоверности и проверяемой воспроизводимости —
ничто. Аргументы такой критики совсем даже не аргументы. Только
слово. Оно и предмет, и цель одновременно. Оно достойно само по себе
и в подтверждении извне не нуждается. Оно и есть единственная реальность,
а вовсе не плод воображения. Слово как конструктивный материал.
Священный текст как предмет комментирования. Это схоластика,
изощряющая рефлексирующий ум, исподволь готовящая логический аппарат
новой науки. А представлена она преимущественно послушниками
ордена святого Доминика и наиболее завершенным, и лишь потому
самым уязвимым образом, Фомой Аквинским. Садовник же — опытно-
созерцательная ипостась познающего ума. Это оксфордцы, послушники
ордена святого Франциска: Роберт Большеголовый, Роджер Бэкон...
Оксфордцы — это прежде всего опыт, созерцательное наблюдение, пристальное
внимание к сотворенной вещи, которую можно и должно рукотворно
преобразовать и пустить в практическое дело, ни в коем случае
не покушаясь на созидание глобальных идеализации, ибо в послед-
42 Этой мыслью я обязан В. С. Библеру.
43 Правда, и алхимическое разрешение этого спора оказалось мнимым; но важно, что
все-таки разрешением.
» 252 «

них компетентен лишь сам бог. Опытная наука прорефлексирована в
предметном уме Оксфордца, для которого вещь выступает как конструктивный
материал, а мироздание —как священный текст. Именно на
этом пути «нарабатывается» наблюдаемая эмпирия — опять-таки для
науки нового времени.

Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.