Алхимия в средневековой культуре
Время здесь не властно. Царит
вечность, ибо алхимия изъята из времени. Мнимая действительность:
маски и тени. Оборотничество, замешанное на таинстве пресу-
35 Данное здесь толкование на алхимический лад романа Гюго — лишь одно из возможных;
и, конечно же, не исчерпывает иных смыслов этого произведения.
» 187 «
ществления. Братская трапеза адептов. Алхимическая тайная вечеря.
Погружение в себя, но и вторжение в живую средневековую действительность.
Но такое, однако, вторжение, которое всегда окружают reservatio
mentalis — мысленные оговорки, отсылающие к языческим ран-
неалхимическим снам: египетскому Тоту — эллинскому Гермесу, деятелю
ночи и колдовства, павиану с полумесяцем на голове, посланцу
смерти в синем плаще. Алхимия — царство тождественностей. Алхимические
обманы не колеблют это царство, ибо «mundus vult decipi — мир
хочет быть обманутым». Жизнь алхимической вещи—это сверхжизнь
этой вещи, ибо пребывает за пределами ее физической смерти. Отсюда
образ музыки как алхимически пресуществленной мысли.
Таковы внешнеалхимические очертания романа. Все это мало что значило
бы, не будь иных — мифотворческих, то есть куда более алхимических,
задач у этого романа. Не будь этот роман и в самом деле об историческом
времени и алхимической вечности, о болезни
тела и целении духа, о герметическом самовоспитании и о саморазрушении
жертвы этого воспитания при первом же столкновении с действительной
жизнью, о любви и смерти, рождающей любовь к жизни, приключениях
плоти и духа и музыке как преображенной мысли. Это и
составляет мифотворческую алхимическую жизнь этого удивительного
романа, решающего, разумеется, совсем иные художественные и мировоззренческие
задачи. Можно было бы взглянуть на центральные образы
романа еще площе — как на вполне внятные алхимические подобия:
мингер Пиперкорн соответствует архетипу «больного короля», Ганс
Касторп — это «сын короля», сводящий воедино крайние противоположности
— «светлого» Сеттембрини и «темного» Нафту и свидетельствующий
этим единением о существовании истинного идеала человечности.
Ганс Касторп — Клавдия Шоша воплощают алхимическое — житейски
нерезультативное — «таинство соития» (Аверинцев, 1972а, с. 144—145).
Проникновение в алхимический миф как будто состоялось. Но чего ради?
Не ради этого мифа, а ради созидания мифа литературного, который
может быть понят в контексте всего творчества Манна, в контексте истории
литературы и новоевропейской истории XX века. Алхимический
текст — служебный текст, хотя с несомненностью выговаривает тайные
свои смыслы30.
36 Иное дело у Рильке, отлившего в сонет (1908 г.) собственно алхимический миф ради
него самого, ради алхимика-мифотворца, мифосвидетеля, мифопосителя. Так по
крайней мере при первом и даже втором чтении.
С улыбкой странной отодвинул он
ту колбу, почерневшую от дыма.
Он знал — ему необходимы,
чтоб в самом деле был осуществлен
венец вещей — столетий караван,
тысячелетия и клокотанье
в реторте, и созвездия в сознанье,
в мозгу — по крайней мере океан.
» 188 «
Габриэль Гарсия Маркес, «Сто лет одиночества».
Вспомним алхимический зачин этого романа со всеми приличествующими
добропорядочной алхимической лаборатории принадлежностями, обступившими
Мелькиадеса и Урсулу, главных действующих лиц. Все это
было бы лишь декоративной экспозицией, если бы тут же не воспоследовали
поистине алхимические превращения героев Маркеса в их темпераментном
полнокровии, свидетельствующие, однако, скорее о фантастических
метаморфозах реальных политических и житейских будней
стран Латинской Америки последних десятилетий.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.