Алхимия в средневековой культуре
Средневековое бытийство сближает дух и
плоть. Идея Логоса — личность Христа—была достаточно иерархизирована.
Христос — личность, но не универсальная, а специализированная,
предстающая в облике своих представителей
(покровители цехов, местные святые, Мадонна). Возможна прямая
ориентация на Христа (жизнь-подражание Франциска Ассизского).
Секрет конкретной операциональности средневекового рецепта. Здесь
же секрет его священности.
Легко увидеть в средневековом рецепте только способ овладеть тем или
иным ремеслом, панацею от всех бед варварских разрушений. Но это
значит отметить лишь один аспект — не главный. Можно ведь сказать
и так. Опомнившийся варвар, обозрев им же созданные обломки римской
культуры, должен начинать все сначала — с ноля. Всему надо
учиться заново. Но у кого? У тех немногих мастеров, редких, как последние
мамонты, которые еще сохраняют античное универсальное умение.
Поэтому наказ мастера — не каприз. Это единственно необходимое
установление: не выполнишь, не подчинишься, так и останешься никчемным
недоучкой. Вот почему авторитарно-рецептурный характер
средневековой деятельности — не просто орнаментальная ее особенность.
Такого рода рецептурность, равнозначная первоначальной специализации,
неизбежна в отработке простейших навыков предметной
деятельности — нужна узкая специализация, доходящая, однако, до
удивительной виртуозности в изготовлении конечного продукта труда
(или отдельной, относительно самостоятельной, его части). Уместить
на кончике иглы тысячу чертей — для средневекового мастера-виртуоза
фокус не хитрый. Буквальное следование авторитету — залог подлинного
мастерства. Трепетный пиетет перед авторитетом — верный способ
хоть чему-то на первых порах научиться. Но так можно объяснить появление
рецептурно оформленных кодексов предметной деятельности для
всех эпох. Исчезает рецептурность средневековая, усыхая до рецептурности
вообще и потому оказываясь за пределами истории.
Рецепт средневековья операционален, но и священен. В средневековом
рецепте сливается индивидуальное и всеобщее. Связующее звено —
идея сына божия. Но не столько учение Христа, сколько его личность
особенно значима (Эйкен, 1907, с. 90). Действия, назначенные ввести
» 45 «
человека в состояние мистического воспарения, тоже оформляются рецептурно.
Лишь мистика — недостижимый предел рецепта — принципиально
внерецептурна. Загнать ее в жесткие пространства рецепта немыслимо.
Это тот меловой круг, за который рецепту нет ходу.
Мейстер Экхарт (XIII в.) выдвигает два, казалось бы, противоположных
тезиса. Первый: «Когда ты лишаешься себя самого и всего внешнего,
тогда воистину ты это знаешь... Выйди же ради бога из самого себя,
чтобы ради тебя бог сделал то же, когда выйдут оба — то, что
останется, будет нечто единое и простое» (1912, с. 21, 26). Второй:
«Зачем не останетесь в самих себе и не черпаете из своего собственного
сокровища? В вас самих заключена по существу вся правда» (с. 26).
Отказ от себя во имя всех, действующих ради бога,— дело божественное.
Но и уход в себя не менее богоугоден. Пребывание в этих крайних
точках равно священно и осуществляется лишь в нерецептурном мистическом
акте. Но между этими крайностями вершатся вполне земные дела.
Взаимодействие этих крайностей и есть реальное бытие рецепта.
Рецепт средневековья двойствен. Вторая его природа, в отличие от первой,
ремесленной, мистически жертвенна, а значит, и глубоко индивидуальна.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.