Алхимия в средневековой культуре
Алхимия в таком случае выступает
как постоянный критик официального средневековья, запечатлевая
и детство, и дряхлость культуры средних веков, суля и приближая
возрожденческое обновление. Алхимия — и начало, и конец
этой культуры, ее status nascendi и status finalis, ее рождение и вырождение,
ее своеобразный — с оговорками49 — инокультурно-
пародийный инвариант. Средневековье алхимизируется. Алхимия
мучительно трудно входит в средневековую культуру. Это и должно
было показать. Показано ли?
Историологическое исследование призвано было уловить эти взаимные
превращения. Историческая реконструкция западной алхимии как паракультуры
европейского средневековья совпадает с исторической реконструкцией
скрытых потенций доминантных особенностей официального
средневекового мышления, преобразованного не без участия алхимии.
Еретическое послушничество средневекового человека предстает как а л-
химически инокультурное послушничество. Упорнейшее
отстаивание традиции оборачивается ее преодолением. Самое же преодоление
традиции связано с намеренно идеализированным конструированием
образа культуры, хотя и в терминах образца. Изучение алхимической
практики Бэкона в контексте его же природопознающей деятельности
дает возможность выявить особый катализирующий смысл
алхимии в составе интеллектуального европейского средневековья.
В итоге — в качестве исторического результата—-новый тип творческой
личности, сформировавшейся в специфически средневековой оппозиции:
правоверный еретик — инокультурный пришелец. Новый
человек всеяден, разбросан, лоскутно-универсален. Это Кардано
(XVI в.). Вот его автохарактеристика: «Я обладаю от природы философским
и к наукам пригодным умом. Я остроумен, изящен, находчив, интеллигентен,
похотлив, весел, праведен, верен, мудр, мыслящ, любопытен,
услужлив, завистлив, изобретателен, учен благодаря собственным
стараниям, люблю чудеса, хитр, жесток, знаю множество тайн, мстите-
49 Правда, оговорки эти — все предшествующие главы. И все-таки путь от первоначального
предположения об инвариантности алхимии европейскому средневековью
вновь привел нас в исходный пункт, поднявшийся, однако, за время следования по
вариантной алхимической периферии на новую метку и открывший новый кругозор.
» 347 «
лен, меланхоличен, коварен, предатель, колдун, маг, несчастен, не люблю
своих, отвратителен, сумрачен, вещун, ревнив, шутник, клеветник, изменчив,
слабохарактерен; вот какие во мне противоречия характера и поведения
» (Cardanus, XII, с. 84).
Разве можно заковать столь неопределенное, хотя и цельное в своей неопределенности,
поистине возрожденческое существо в железные наручники
средневекового послушания, пусть даже и понятого как инокуль-
турная ересь? Ни рецепт, ни авторитет, освящающий этот рецепт, ему не
надобны. Средневековье и Кардана несовместимы. Он «раздвоен, растроен...
расчетверен, распят».
Путь от человека до бога сжался до точки. Человек Возрождения божествен
сам по себе. Формируется личность, в которой каждый раз прорываются
наружу потенции к ежеминутному ее самоизменению. При этом
бог есть не самое лучшее alter ego человека Возрождения — человек Возрождения
хорош и так. Коллективный субъект, понимаемый, однако, как
индивид, рассыпается. Остаются индивидуальные индивиды-
личности. Все до одного разные. Они творят идеализированные
объекты, а из них мир как образ, а не как образцовый текст.
Но не алхимия ли, включенная в состав средневековой культуры, ускорила
рождение гуманиста Возрождения? Средневековые modus operandi и
modus cogitandi окончательно слились в инокультурный, тоже, впрочем,
средневековый modus vivendi истового средневекового послушника —
правоверного еретика.
Данная книга публикуется частично и только в целях ознакомления! Все права защищены.